Друзья познаются в огне [litres] - Леонид Андреевич Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Петра в горле встал ком, но он вновь заговорил:
— Там я погиб вместе с моими мальчишками, разделив с ними трагическую участь. А то, что духи воскресили меня, в этом я не виноват.
Видя, что майор того и гляди упадёт, Пётр ослабил ремень.
— Как у тебя язык повернулся такое сказать? У тебя, у боевого офицера? Впрочем, какой ты, к чёрту, боевой! Боевой ты будешь только на бумаге, чтобы получать дальнейшие чины, звания и льготы, когда в скором времени умчишься отсюда в уютное гнёздышко, свитое твоим папочкой генералом где-нибудь в Москве. А впоследствии будешь присылать оттуда дебильные приказы, как сейчас твой папа. И откуда вы, такие извращенцы, берётесь в нашей армии?
— Капитан, мне больно, отпусти, — силясь, проговорил майор. — Не драться же мне с тобой.
Пётр резко расслабил ремень и зло выговорил:
— Много чести драться с тобой. Живи и радуйся, пока у тебя целы ноги.
Майор закашлялся и плюхнулся в кресло.
— Но я ещё не закончил. Так вот, я знаю, откуда вы берётесь, такие прилипалы. В армию вы идёте не по призванию, а за местом под солнцем в мирное время. Во время войны вы разбежитесь, как крысы. Одно только жаль, что вы перекрываете кислород истинным офицерам, которые по-настоящему воюют, а не едут в Афган, как ты, гнида, за шмотками, коврами и магнитофонами «Шарп».
Пётр с отвращением глянул на сникшего майора и выкатился из кабинета.
Через пару дней Петра рассчитали, а также наградили орденом за боевые заслуги у боевого знамени перед всей частью. Перед отправкой на вокзал боевой командир, полковник Иванов, вновь встретился с Дарьяновым у себя в кабинете.
— Ну что, Пётр Николаевич, до свидания и не поминай лихом. Прощай не говорю — даст бог, ещё свидимся. Я ведь что тебя вызвал? Дорога предстоит дальняя и трудная, может, всё же вызвать твоих родных сюда? Чтобы они…
— Не надо, товарищ полковник, — перебил командира Пётр. — Не ближний свет гонять людей туда-сюда. К тому же я здоровый мужик и сам как-нибудь доберусь.
Командир переглянулся с начальником штаба. Перехватив этот взгляд, Пётр, опустив голову, добавил:
— Никому ничего не надо сообщать, я сам их подготовлю к этому сюрпризу в кавычках.
Боевой полковник подошёл к Петру и по-отечески положил ему ладонь на плечо:
— Ладно, капитан, поступай, как пожелаешь. Ты настоящий мужик, и не мне тебя учить. Вы, Пётр Николаевич, до конца и честно выполнили свой долг перед Родиной и не замарали чести офицера. Но не меньшие трудности вас ожидают, капитан, чтобы и дальше сохранить эту честь, но уже на тропе выживания. Но я верю в тебя, Петро.
И командир, крепко пожав ладонь Дарьянову, вышел из кабинета. В свою очередь, начальник штаба тоже пожал руку Петру, проговорив:
— Ребята, едущие в отпуск и в командировки, помогут тебе в дороге. Мне их даже просить не пришлось.
— Спасибо, товарищ подполковник. Спасибо.
На вокзале, перед самой посадкой на поезд, к Петру подошёл тот самый майор из отдела КГБ и, пользуясь тем, что возле них в этот момент никого не было, тихо произнёс:
— Извини, капитан, за тот случай. Действительно, я был не прав. Даже не знаю, откуда на меня сошла тогда такая пренебрежительная спесь.
— Да ладно, проехали. Главное, что ты понял это, майор, и, надеюсь, впредь с другими ребятами не повторишь. Ведь мы же здесь одна семья, майор, а иначе не выживем.
Офицер протянул Петру руку и примирительно произнёс:
— Всё верно, капитан. Ну, прощай.
И когда они ударили по рукам, добавил:
— Только ведь и ты был не прав. Мой отец не перебивался по тёплым местам. Он прошёл всю войну. А прежде чем получить генерала и перебраться в Москву, полжизни прослужил в таких вот заброшенных гарнизонах, как этот.
Вместе с Петром в вагоне ехало много сослуживцев. Кто в командировку, кто в отпуск, кто на другое место службы. В купе было весело и жарко, потому что с Петром хотели пообщаться многие. За разговором отпускники расслабились и под мерный стук колёс по чуть-чуть наливали коньячку, под хорошую закуску.
— А скажи, Петька, если бы тогда не сбили Еноткина, вы бы точняк ушли от духов, — произнёс капитан Панченко, командир боевого вертолёта.
— Возможно, Андрюха, возможно. Но всё равно Лёха Артосов молодец, что не бросил гибнущий экипаж Еноткина. Какое счастье, что Лёха не погиб, я с ним обязательно встречусь, ведь он мой друг детства.
Панченко продолжал:
— Мы тогда, Петро, за вас — за тебя, Лёху, Еноткина и за других ребят — отомстили духам сполна, начисто размолотив осиное гнездо этих кровавых моджахедов, куда они сбегали прятаться, как крысы.
— А, это тот недавний ваш налёт на разбойничий кишлак? — произнёс офицер-десантник. — Молодцы, братцы, а то мы их били-били, а вот прижать к стенке так и не могли. Они всё время ускользали, словно через щели, прячась неведомо где.
— Да, капитан, да, — продолжал, разгоряченно Панченко. — Так вот, братцы, уже под самый конец, когда от этого змеиного клубка уже ничего не осталось, захожу я на последний круг и вижу, как в меня из стингера целит одна сука. И такое меня зло взяло за погибших ребят, что я всадил в него сразу шесть последних НУРсов.
Все замолчали, а Андрей Панченко опрокинул очередную рюмку коньяка и занюхал рукавом.
Нарушив молчание, первым заговорил капитан Дарьянов. На выдохе он тихо произнёс:
— Этой сукой был я, только без стингера. А змеиным клубком были женщины, старики и дети.
Все так и открыли рты. А Андрюха Панченко чуть не подавился при закусывании. Затем прокашлялся и, выплюнув изо рта какие-то крошки, зло проговорил:
— Не обессудь, Петруша, но ты сам напросился на мужской разговор! Конечно, ты их сейчас защищаешь, после того как они тебя вылечили, выходили и приютили. Обласкали, можно сказать. И ты сразу стал добреньким и моментально забыл, как они сотнями отправляли на тот свет наших ребят, как сжигали наши машины и танки. Да что я говорю! Ты забыл, как сам со своими орлами пачками отправлял духов к праотцам за их кровавые злодеяния и бесчинства? А теперь надо же, пожалел их, мать твою! К тому же днём они мирные жители, а ночью тебе кишки выпустят.
Вертолётчик распалялся всё больше и больше.
